Рецензия на сборник живописных работ Евгения Щеглова
«Французский альбом»

Ни одна рецензия, равно, как ни один даже самый подробный искусствоведческий обзор не могут претендовать на исчерпывающую полноту видения; и если между поэтом и слушателем размыкается однократная пропасть вербального отчуждения, то диалог зрителя и художника оказывается подчас вдвойне усложнён, расслаиваясь на утонченные стереотипы цветовых интерпретаций и столь же неоднозначные приемы и принципы толкования живописных форм.

Разгадка качества всякой подлинной живописи скрывается в самой этимологии этого слова, в самом корне ”живо”. К художнику мы приходим говорить не о живописи, а о жизни. И вовсе нет никакой вины художника в том, что этот разговор, подчас, оказывается нелицеприятным. Ибо драма живописного действа сродни драме сценической: творец невольно становится свидетелем того, как красота, насильственно изгоняется из мира. Но вот, волшебно-преображающая сила художественного образа или жеста – вновь её возвращают в мир.

Острый, подчас трагический конфликт красоты и уродства, романтики и мещанства, вдохновения и обыденщины… Художник не разграничивает добро и зло жестко, как на чёрное и белое, но и не смазывает до неразличимости все нравственные границы, поддаваясь повсеместно разросшейся сейчас моде равнодушно-всепопускающего постмодернизма.

Для характеристики художественных реалий Евгения Щеглова далеко не всегда применимы традиционные морально-эстетические категории. Творчество всякого плодовитого и самобытного таланта лишь на самых первых подступах может рассматриваться ”огульно”, ”в целом”, а при серьёзном анализе требует уже хотя бы простейшей классификационной модели. Все представленные во «Французском альбоме» полотна можно разделить на 1). Образы (образины) торжествующей пошлости и 2). Образы противоборства между уродством, низостью и чистотой, благородством. Картины первой категории преобладают, обуславливая общую подавляюще-деэстетическую тональность альбома. По настоящему ударны, манифестационны в этом отношении: «Любители пива», «Окно в Европу», «Однажды вечером», «Продавщица птиц» и др. Зло и тлетворность не улучены тут ни малейшим проблеском света: это наинижайший круг нашего земного ада. Здесь нет и воспоминаний о горнем мире. Так изгоняется из глухо зашторенных стен казино память о солнечном свете и о безостановочно бегущем, уходящем впустую времени («Казино»). Даже эротизм не сохраняет здесь и следа декамероновской привлекательности или шарма: полностью обнаженные и полуодетые тела европейской, монголоидной, негроидной рас млеют в туповатом поползновении вялой похоти («Жаркий вечер», «Танец», «Счастливое путешествие»).

Чувство опустошения и безысходности было бы абсолютным, если бы на страницах альбома не появлялись бы и противоположные – чистые, сильные, аристократичные образы. Таковы – одинокий «Трубач на крыше», «Скрипачка», пожилой негр в «Зимнем джазе» и вечно распинаемые на крестах эпохи поэты Борис Пастернак («Доктор Живаго (Портрет Б.Пастернака)», и ещё один изъязвлённый морщинами, старчески-беспомощный, в чертах которого с безошибочной определенностью угадывается Осип Мандельштам («Поэт»).

Изящество, искренность и благородство не могут торжествовать в этом мире пенящихся пивных кружек, водочных бутылей и распухших от пресыщения ртов. Но человек духа не сдаётся, не отступает пассивно, а твердо встаёт на единственно возможный достойный путь – путь активной жертвенности.

Ценности высшей культуры не побеждают; они только молчаливо противопоставляются гримасам развращенного мира и служат вечным укором ему. Вот здесь то и обнаруживается, что подлинная красота может скрываться не в сонмах цветочной лавины («Продавщица цветов», «Начало рабочего дня»), а в одиноком цветке кошачьего глаза, отражающего извивы цветной стеклотары.

Что настоящая, живая сексуальность не там, где она заказана и проплачена («В лифте» и др.), а в скромно поджатой ножке одинокой скрипачки…

Что свободен и счастлив, человек, даже такой отринувший ортодоксальные формы религиозности праведник как Антуан де Сент-Экзюпери. ”Идущий долиною смертной тени” он всё же спокоен и светел, сопровождаемый неотступно своим маленьким ангелом-принцем («Последний полёт капитана Сент-Экса»).

Что… пусть только за зеркальной гранью небытия, но всё же раскрывается в должной мере великому искателю и страдальцу Винсенту великая солнцедарящая сущность
подсолнуха…(«Винсент»).

Григорий Касьянов